Примеры покаяния в истории

Еще один пример, теперь из начала XX в. Большая группа русской интеллигенции перешла «от марксизма к идеализму», так и назвав свой сборник статей. Их идеализм был, конечно, не просто философский, объективный и субъективный. Важнее было то, что ими тогда был отвергнут марксизм с его материальностью. Они пришли к христи­анству. Более того, они пришли не к христианской философии, они пришли к живому церковному христианству, что, может быть, больше всего раздражало их противников. Как их только не называли! Их имена достаточно известны: это и Н.А. Бердяев, и о. Сергий Булга­ков и др. Эти люди вроде бы сменили убеждения, а на самом деле приобрели веру. Причем они не набрасывались потом на марксизм. Бердяев и много позже говорил о правде социализма, например, о том, что практический атеизм – это не марксизм, а капитализм и т. д. Это довольно любопытно для постановки вопроса о покаянии.

Назову, наконец, имя человека, который совсем близок к нам в своем покаянии, ибо оно произошло в 1950-е годы. Это Александр Исаевич Солженицын. Человек, который в детстве знал, что такое вера, знал, что такое радостная молитва в церкви, что такое храм, как он сам об этом вспоминает. От этого он отказался не с треском, а как-то тихо. Его знаменитое стихотворение об этом говорит: «И без грохота, тихо рассыпалось/ зданье веры в моей груди». Пройдя дальше известным всем путем, он вновь обретает эту веру, будучи до того человеком безверным, неверующим в классическом смысле этого слова, т. е. даже не ставящим перед собой вопроса о том, что это такое, нужна ли она. Каково было его покаяние? Он внешне не рыдает, не рвет на себе волосы, не вспоминает о своих грехах, хотя бы потому, что он этих грехов особо наделать не успел. Он с юных лет сражался за Родину (он был достаточно молодой капитан). Да, он проливал кровь. Но очень многие фронтовики говорят, что на войне происходило какое-то удивительное душевное очищение. Не у всех подряд, но у многих. Мне запомнилось выражение одного старого фронтовика, он сказал: «Господь за фронт мне многое про­стил». Это тоже повод для размышления.

Так вот, Солженицын, попав с фронта сразу в лагерь, испытав все ужасы несправедливости, – в чем он кается? В том, что он мог бы сделать все то же, что делали его душители и гонители. Он чувство­вал, что, будь он на месте конвоира, он делал бы точно то же, а мо­жет, и еще хуже, и делал бы свободно, не нажимая на себя, потому что считал это естественным.

Думаю, что из примеров покаяния нашего века это, может быть, самый яркий и для нас довольно близкий пример. Близкий не толь­ко по времени. Когда человек сейчас приходит в Церковь, как бы осмысляя себя по-новому, и ему говорят: «Ты должен покаяться», он часто отвечает: «А в чем мне каяться?» Есть и совсем тяжелые случаи, когда человек говорит: «А я не хуже других, у меня все ве­ликолепно». Но есть случаи, когда человек задается этим вопросом, и он видит свою жизнь, полную кошмара, что ему все время было плохо, что он страдал действительно и потому не успел нагрешить по-крупному. И вот тогда, я думаю, последний пример может очень многое подсказать. Ведь человек часто не был грешником лишь потому, что так сложились обстоятельства, а если бы они сложились чуть-чуть по-другому, Бог знает чего бы он мог натворить.

Это, конечно, не снимает того вопроса, который поставил отец Ге­оргий, что нет современных нам великих примеров покаяния, не вид­но подобных Матфею мытарю или Марии Египетской. Но, может быть, у многих бывает радость открытия истины, открытия Бога как Исти­ны, и человек тогда как бы забывает о своих грехах и сразу пыта­ется жить этой новой жизнью. Но он очень быстро начинает пони­мать, что пришел еще не с тем, с чем можно этой жизнью жить, что только покаяние даст ему себя изменить. И тогда покаяние начи­нается с новой силой.

Какие-то особые формы покаяния есть и у нашего века. Не стоит стилизоваться под то, что было в древности, но внутреннее пережи­вание перехода от старого к новому должно присутствовать всегда.